|
— Это вы?..
— А! Привет, привет! — Он прочертил что-то в воздухе кисточкой.
 — Что вы тут делаете?
— Как видите.
— В такую-то погоду?
— Мне как раз такая самая и нужна. Я долго ее караулил. Красотища-то, какая! Гляньте только.
Я поглядел на холст.
— Да не сюда, не сюда. Вы вокруг посмотрите!
— Замерзли, небось?— перебил я.— Простудитесь. Сухого места нет на вас. Признайтесь, замерзли?
— Честно говоря, пробирает.
— Ну, зачем же вы так?
— А что?
— У людей праздник, а вы...
Он не понял или не расслышал меня па ветру:
— Праздник, конечно, праздник! И если бы пришли сюда все художники мира, они лопнули бы от зависти.
Оп начал подробно объяснять мне, какое нынче исключительное освещение, как выделяются березы на фоне молодого снега, как много в этом самой настоящей поэзии.
— А то, что простыл, пустяки сущие! Вот если бы я проворонил такой денек, значит художник из меня никакой. Да посмотрите же вы, наконец, как следует!
Я огляделся еще раз. Вокруг действительно было красиво. Очень красиво. Таким я не видел еще осеннего леса. Ветви берез летели куда-то стремительно и волшебно. Вытягиваясь, они напоминали телеграфные провода, длинные, бесконечные. Мне даже почудилось, что они пели — громко, волнующе, как не пели еще никогда до этого.
— Значит, праздник, говорите?
— Самый настоящий!
Художник стал поудобней усаживаться на свою хлюпающую кочку перед совсем уже скособочившимся этюдником.
— Ну что ж, тогда с праздником вас!
| 
