|
Веселый, огромный, занимающий почти полнеба конь стоял у меня под окном. Я давно любовался им, но долгое время не хотел этого показывать. Все мне чудилось — узнают люди, что конь живет только в моем воображении, посмеются.
 Особенно побаивался я одного соседа по дому, старика. Его окна тоже были нацелены прямо на мохнатое облако ракиты, в которой раз и навсегда пригрезились мне черты красавца коня — точь-в-точь как тог, что запомнился мне с самого детства. Орёлик его звали.
Однажды я заметил, что и старик часами сидел, уставившись слезящимися, очевидно ничего не различающими глазами в серебристо-зеленые ракитовые ветви, и думал, думал о чем-то своем, заветном. О чем? Может, тоже молодость вспоминал? Может, сквозь шелест листвы слышались и ему голоса далекого детства?..
А конь все стоял и стоял, все рыл копытами землю, которая, впрочем, тоже была скорее всего плодом моей фантазии: не слышно и не видно ее много лет под сплошным серым асфальтом нашей улицы.
И все-таки конь был великолепен! Ветер расчесывал его волнистую гриву, солнце сияло на его крутых, чуть подрагивавших боках, глаза улыбались, губы двигались — ну совершеннейший Орёлик!
Мне было сладко следить за тем, как задумчиво и лениво жевал он облака и звезды, звезды и облака...
Дня не проходило, чтобы не полюбовался я сказочным конем, не провел с ним наедине хоть несколько коротких минут.
За этим занятием и застал меня как-то человек, которого я больше всего боялся. Подошел ко мне на улице неслышным стариковским шагом, когда я думал, что никого поблизости нет, и спросил:
— Вздыхаешь?
Я даже вздрогнул.
— Нет... Нe вздыхаю, а что?
— Да так, ничего. А я вот вздыхаю.
— Что такое? Обидел кто-нибудь?
— Никто меня не обидел. Па ракиту эту вот гляну — душа и займется.
Я уставился на старика с удивлением, не зная, что сказать, что спросить.
— А ты ничего не замечал? Признавайся.
| 
